Добавлено (06.03.2009, 15:11)
---------------------------------------------
Монгол,
хороший стих

Бедному холодно зимой,
Бедному, хоть волком ты вой.
Пустите бедного домой…

Женя проснулась с жуткой болью в области шеи. «Такое бывает, когда подушка жесткая», — подумала она. Не спеша поднявшись с кровати, она прошла на кухню и поставила чайник на накаленный круг плиты. После всех утренних процедур, Женя выпила кружку чая и пошла на учебу. Сегодня был последний день рабочей недели. Это хорошо. Допивая чай, Женя попыталась вспомнить, что ей сегодня снилось. Безрезультатно. Она помнила, что что-то приятное и, вместе с тем, давно забытое. Между тем, настроение было прескверное. Как будто против своей воли она забыла и про Ленина, и про эту жизнь, которую она нашла здесь, в Краснодаре. И ради кого? Она не могла понять. Сафа остался далеко в прошлом. Да, им было хорошо вместе. Да, она пыталась дождаться его из армии. Но ведь, Сашка на проводах сам сказал, мол, не жди меня, живи своей счастливой жизнью. Она вышла на улицу, прищурила глаза, чтобы ветер не так щекотал, и пошла к остановке. Мимо бежали опаздывающие в школу первоклашки. Бежали только первоклашки, потому что ученики старших классов шли вальяжно и не торопясь, как бы репетируя студенческую жизнь.

Я открыл глаза. В салон легкой и уверенной походкой вошла Настя в сопровождении Маши. Меня девушки заметили далеко не сразу. Я еще раз удивился, как Насте идет желтый цвет.

Оправдываться поздно - я замечен
Лечиться тоже поздно - я убит… —

Заиграло в плеере. Я даже немного испугался. Хотя еще больше испугалась Настя, когда зашла в бытовку повесить куртку и увидела меня.
— Не кричи. Не такой уж я страшный, — сказал я.
— Саша! — Настя не могла найти слов. — Зачем так пугать?
— Я и не пытался никого пугать, — все тем же беспристрастным голосом ответил я. — Все. Успокойся.
Настя села напротив меня. Она поняла, что измены ее я не простил, и даже не показала вида, что мы когда-то встречались. Что ж, мне это нравится.
— Как дела? Чай будешь? — поправляя желтую блузу, спросила она.
— Дела нормально. Обойдусь без чая, — ответил я. Настю такой тон не устраивал.
— Ты с учебы?
— Да.
Она лукаво улыбнулась:
— Опять прогуливаешь?
— Делать там нечего, — усмехнулся я. — Шнур к тебе давно заезжал?
— Сегодня утром. Телефон твой дал и поехал на работу. А что?
— Да так. Проехали, — пробормотал я.
— Саш, а может чаю? — переспросила Настя.
— Пофигу. Давай. — Я скинул куртку, вытащил из ушей наушники.
Настя встала, набрала воды в электрический чайник и нажала красную кнопку. Через три минуты пустого трепа чайник закипел. Настя налила две кружки кипятка, бросила два пакетика.
— Тебе с сахаром?
— Нет, — буркнул я. — Настя, а ведь ты меня звала не чаями поить.
Девушка немного помрачнела.
— Саш, я знаю, что ты сейчас чувствуешь…
— Откуда? — поднял брови я.
— Сама была в такой же ситуации, — пробормотала она.
— И как выкрутилась?
— Мы остались друзьями, — на покрасневших глазах Насти показались бисеринки слез.
— Ну не плачь, — я обнял девушку, обратив внимание на начавшиеся всхлипывания. — Давай повторим этот маневр.
Она подняла на меня мокрые от слез глаза:
— В смысле?
— Давай, не будем ругаться, ссориться, а просто разойдемся хорошими друзьями, — улыбнулся я.
— Ты серьезно?
— Вполне. Почему мы обязательно должны друг друга ненавидеть? Ну, встречались, ну, произошла измена, не убиваться же! Давай просто забудем, что были эти полгода и никогда не будем друг другу напоминать о них.
Лицо Насти прояснилось.
— Давай.
Я протянул руку:
— Друзья?
— Друзья! — ответила Настя, пожимая мою руку. Она ловко высвободилась из моих объятий и села напротив. — Чай допивай, а то уже, наверное, остыл. А я пока косметику наложу.
— Ага, — отхлебнув чаю, согласился я. — А то люди заходить перестанут к заплаканным продавцам. Лена меня тогда на порог к вам не пустит. Скажет, сотрудников обижаешь, продажи снижаешь.
Она улыбнулась своему отражению в маленьком косметическом зеркальце:
— И то правда.

Добавлено (09.03.2009, 12:57)
---------------------------------------------
Кстати, вниманию поклонников литературы! Скоро на этом форуме состоится довольно интересная премьера от авторов самых читаемых рассказов: Монгола и меня!

Странно, почему люди всегда вспоминают, как было хорошо когда-то, и сетуют на то, как плохо сейчас? Спросите любого пенсионера, как жилось в советские времена? И любой ответит, что лучше, чем сейчас. И лучше не потому, что народ любил правящую власть, а власть любила народ. Лучше было потому, что старики будут вспоминать свою свадьбу, романтические покосы на полях где-то за рекой, куда бегали с невестами, День Великой Победы. Лучше им тогда было потому, что они были молодыми, здоровыми и перед ними была вся жизнь. А сейчас они просто чувствуют приближение смерти, хотя некоторые это умело скрывают под маской веселости, смеха и прочей показухи.
Я сидел на кухне и предавался воспоминаниям. Листая фотоальбом, я наткнулся на старую фотографию, где у меня был здоровенный фингал под глазом. Учитывая форму лейтенанта военно-морского флота, выходило правдоподобно. Историю можно было бы сочинить, если бы не детское лицо под белой фуражкой. Дескать, пошел фотографироваться, на радостях зашел в таверну, опрокинуть одну-другую кружечку эля. Ну а там пришлось поучаствовать в очередном мордобое. Вот и история «боевых» ранений. Я усмехнулся. На самом деле мордобой был. В школе. С восьмиклассником.

— Эй, Сафин. Ты ракетку дома оставил? — напирал на меня Степка Россов.
— Я в теннис не играю, — сухо и с достоинством сказал я.
— Как партию в Лондоне вчера сыграл? — Степан был на три года старше меня и не упускал возможности это доказать. Сейчас он пытался это сделать знанием географии и спорта.
— Я в теннис не играю, — так же сухо повторил я.
Вокруг нас уже начали собираться праздные зеваки, которым очень не хотелось уходить с большой перемены.
— А я тебе говорю, играешь! — не сдавался Россов.
— Да не играет он, — вступился за меня Кирюха.
— А ты вообще замолкни! — рявкнул Россов, и Шнур послушно отступил в сторону.
Нас с восьмиклассником разделяли два шага.
— Не играю я! — я уже почти кричал.
Все произошло очень быстро. Я и не заметил, откуда прилетел ко мне в глаз довольно мощный кулак. Из глаз даже не потекли, а, действительно, брызнули слезы. Я схватился за ушибленную левую скулу двумя руками. Степан был на полголовы выше меня и заметно шире в плечах, поэтому о честном поединке не было и речи. Вообще, какой может быть честный поединок между пяти- и восьмиклассниками?
— Ты еще не играешь? — с еще большей остервенелостью напирал Степка.
Открыть глаз было очень трудно и больно, поэтому я оставил все попытки это сделать. Я ждал момента, когда он подойдет ближе. Степка клюнул на эту наживку, и теперь нас разделяло всего сантиметров двадцать.
Превозмогая боль, я выпрямился, подобно пружине, и силой всего корпуса ударил противника в челюсть. Степка, так же как и толпа собравшихся вокруг нас зевак, никак этого не ожидали.
— Не играю, — сказал я, держась левой рукой за скулу, на которой уже начал просвечиваться синяк.
Задние ряды собравшихся поглазеть зевак начали шевелиться, и вскоре в кругу кроме меня и Россова появилась завуч. Тут подбежали пацаны, которые до этого стояли в стороне, типа они нас удерживали, чтобы мы не кинулись друг на друга с утроенной яростью. Степан, может быть и бросился бы на меня, но я, сохраняя трезвую, пусть и больную, голову, понимал, что «второй раунд» я не выдержу.
— Это у нас тут кто? — поправила очки для пущей важности завуч. — Сафин и Россов. Бегом за мной!
Мы поплелись вслед за Тамарой Васильевной. Я хмыкнул, надо же, даже помню, как завуча звали. В кабинете директора, вместе с нами, стояли сама Тамара Васильевна, директор — Пал Палыч и классные руководители наших со Степкой классов. Короче, влетело тогда нам обоим, что называется, «по первое число». А на следующий день приезжал фотограф, который должен был запечатлеть отличников, хорошистов и спортсменов школы.

Я вздрогнул. За окном, в ночном небе распустился огненный цветок фейерверка. Весь воздух начал переливаться всеми цветами радуги. Красиво. Я вздрогнул от внезапно начавшейся песни. «Чижи + Серьга». После долгого вступления, наконец, послышались голоса солистов:

Когда в твоей квартире телефон молчит, как рыба…

Тут меня осенило. А где мой телефон? Я бросился к шкафу, где в обычном для этой квартиры хаосе хранились мои джинсы. Ощупав карманы, я переполошился еще больше. В штанах телефона нет. Вдруг из груды одежды на кровати послышалась мелодия композитора Грига. Я бросился разбирать завал и вскоре нашел блестящий телефон. Звонил Шнур.
— Да, Кирилл, — запыхавшись, ответил я.
— Сафа, блин! Сколько тебе звонить можно? — пополам с исконно русским матом спросил Шнур.
— Сорри. Я телефон в груде одежки посеял.
Шнур не хотел меня и слушать:
— Я тебе раз пятнадцать уже звонил!
— Ну и чего хотел? — спросил я, глядя на часы. Полвосьмого. Нормально.
— Ну, что? К тебе подходить?
— Шнур, блин, а кого я по-твоему жду? Конечно, подходи. Только хавки прикупи. У меня все как-то однообразно.
— Возьму. Только не хавки, а закуски.
— Давай, — я сбросил вызов.
Немного прибрав по квартире под: «Когда в твоем дому, в любом углу, по паутине, Когда ты пьешь один из двух граненных не мартини», я остался доволен результатом, после чего подошел к центру и выключил его, чтобы он хоть немного остыл.
Через пять минут раздался звонок в дверь. Я удивился, кто бы это был? Шнур сам заходит, а больше сегодня я никого не жду. Я открыл дверь. На пороге стояла очаровательная девушка. Длинные красные сапожки подчеркивали стройные ножки. К плечам струились прямые белые волосы. Я был немного ошарашен.
— Вам к-кого? — заикаясь, спросил я.
— А Женя Дубинин здесь живет? — спросила девушка мелодичным голоском.
В моей душе бушевали эмоции. С одной стороны я радовался, что она тоже мимо. С другой по этому поводу было немного жалко.
— Жека на четвертом этаже живет, — сказал я, закрывая дверь.
— Молодой человек, а, может, Вы меня проводите?
— Боюсь, Ваш парень меня неправильно поймет, — буркнул я.
Девушка пошла вверх по лестнице. Я уже почти закрыл дверь, когда с пролета лестницы на меня уставились глаза Шнура. Он поднялся на площадку, посмотрел вслед девушке.
— И ты ее отшил? Сафа, тебе лечиться надо! Надо же, такую девчонку… и упустить!
— Заходи давай, ловелас недоделанный! — я толкнул Шнура в квартиру и он, шелестя пакетами с выпивкой и закуской ввалился в парадную.
— И все равно, Сафа, ты дурак! — вздохнул он, разуваясь.
— Кирилл, ты не первый, кто мне это говорит, — усмехнулся я и вместе с пакетами удалился на кухню. В квартире царила непривычная тишина.
— А чего без музыки? — Шнур уже подошел к музыкальному центру и что-то химичил с дисками.
— Ты чего кальмаров не взял? — я разбирал пакет с закуской и не нашел там главной закуски к пиву, которого Шнур-гад взял аж четыре двушки.
— Не было, — бросил из зала Кирилл. Среди дисков он, наконец, нашел компромисс между нашими вкусами, и в центре заиграли «Звери».
Я налил на сковородку подсолнечного масла и высыпал, предусмотрительно нарезанную картошку.
— Кирилл, последи за плитой. Я пока искупнусь.
— Давай, — Шнур принял у меня эстафету «домохозяина», и я отправился в ванную.
— И, все-таки, ты гад, Саня! — сказал из кухни Шнур.
— Я все слышу! — Я выглянул из ванной.
— А я и не скрываю! — Кирилл «оскалился», что называется «во все тридцать два». — Я тебе в открытую заявляю: ты подлец. Приди к тебе, реквизитом закупись, так еще и готовить за печку поставишь.
— Ничего, тебе полезно! — сказал я и скрылся в ванной.
Отрегулировав температуру воды, я сбросил домашнюю одежду и встал под душ. Минут пятнадцать я просто стоял под теплым дождем и наслаждался ощущениями. Вместе с потоками воды, казалось, со всего тела сходила усталость и серая накипь обыденности и будней. Подставив лицо навстречу потокам воды, я невольно вдохнул и закашлялся. Потом я вымылся и, наполовину одевшись, вышел на кухню, где «шуршал» Кирилл.
— Сафа, а где гитара твоя? — вспомнил вдруг Шнур, когда я вытер голову и принял «эстафету».
— В комнате. В кресле лежит, — хлопоча за плитой, сказал я.
Шнур подскочил с табуретки и ушел в комнату.
— Музу выруби! — крикнул я вслед.
Через минуту «Звери» умолкли, и комната наполнилась звуком шкворчащей сковородки. Из моей комнаты донесся глухой звук удара, а за ним трехэтажный мат Шнура.
— Сафа! Твою дивизию! Когда ты порядок тут наведешь?! — взревел Шнур. Через минуту он появился на кухне с гитарой в руках.
— Кто бы еще про порядок говорил? — оглянувшись, усмехнулся я.
Шнур пропустил мои слова мимо ушей. Вместо ответа он провел по струнам и недовольно поморщился.
— Надо же было инструмент до такого состояния довести! — угрюмо пробормотал он и уже громче добавил: — Ты ее сколько в руках не держал?
Он начал ритмично щипать каждую струну, настраивая на нужную октаву инструмент.
— Фиг его знает! Сам знаешь, я в этой квартире только сплю.
— Да и то редко, — усмехнувшись, добавил Шнур.
Я снял сковороду с шипящей картошкой с плиты и поставил на деревянную доску. Шнур провел по струнам:
— Вот так лучше.
— Ну что, «лучше». Наливай! — я подсел к столу.
— А с какого я? Твою днюху отмечаем, ты и наливай! — запротестовал Шнур.
В принципе, он был прав, поэтому я без дальнейших пререканий взял бутылку и, крутанув на два оборота крышку, налил в две стопки. Шнур уже начал мелодично перебирать струны.
— Шнур, е-мое! Оставь гитару в покое! Водка выдыхается!
— Она и так была в покое слишком долго, — начал было спор Кирилл, но, немного поразмыслив, отставил гитару в сторону и с обреченным вздохом поднял стопку:
— Эх! Попадешь к вам в дом, научишься есть всякую гадость!
— Это ты что тут гадостью обозвал? — наигранно строго спросил я.
— Вот эту белую… гадость, — он указал взглядом на стопку. — А если серьезно, давай, Саня, за тебя! Желаю всего и побольше!
— Ну, за себя грех не выпить, — усмехнулся я, потом выдохнул весь воздух из легких и, задержав дыхание, выпил содержимое стопки. Только после этого я позволил себе вдохнуть. По горлу и вглубь живота растеклось обжигающее, но в то же время, какое-то мягкое тепло. На глазах навернулись слезы. Я загреб ложкой порцию картошки и, наконец, отправил закуску вслед водке.
— Саня, а ты к Насте заходил? — вспомнил вдруг Шнур.
— Ага. А тебе за это в лоб дать надо, — пережевывая, сказал я.
— За что? — поднял брови друг.
— На кой ты ей мой номер дал? Да еще до того, как я сам его узнал!
— Ну, дык… — потерялся Шнур. — Я ж ради тебя, дурака, старался! Так ты заходил?
— Заходил, — коротко, но четко ответил я.
В еще трезвых глазах Шнура промелькнул огонек.
— Ну, говори уже! Не томи. Холостяцкая жизнь кончилась?
— Фиг там! — усмехнулся я. — Посидели, поговорили. Договорились просто забыть эти полгода.
Шнур заметно разочаровался в моих словах, и постарался перевести разговор в другую сторону:
— А Маша сегодня работала?
— Да, — теперь огонек промелькнул в моих глазах. — А что, имеешь виды?
— Ну… — замялся Шнур. — В принципе, да. А что, она красивая, умная…
Я сам уважал Машу и поспорить со словами Шнура не мог, но оставить их без комментариев было выше моих сил:
— Для блондинки.
— Так! Я сейчас кому-то дам блондинку!
— Какую? — улыбнулся я.
— Ту, которую на этаж выше отправил! — Шнур налил по второй и поднял стопку: — Ну, по традиции, за родителей! Спасибо им, что такого оболтуса вырастили…
Я согласно поднял стопку:
— За родителей! Ох, и намучились же они со мной!
Одним залпом я осушил и эту стопку, однако капля «огненной воды» явно пошла не в то горло. Я закашлялся, и когда боль прошла, закусил бычком, банка которых стояла тут же, на столе. Шнур взял пачку сигарет и, с умиротворенным видом, прикурил. Прожевав маленькую рыбешку, я поднял взгляд на Шнура:
— Слышь, Кирюх. Я тут через неделю домой собираюсь. Ты как?
— Можно, — вполне серьезно, даже слишком серьезно, кивнул Шнур. — Меня шеф давно хочет в отпуск отправить. На сколько?
— Не знаю, — пожал плечами я. — Недельки на две-три.
Шнур опять кивнул.
— Это ты удачно. А там к Новому году сюда.
— Сто пудов.
За неспешной беседой обо всем на свете протек остаток этого вечера, и незаметно время перевалило за полночь. За это время мы успели обсудить все, что произошло в стране и мире за последние три дня, начиная с мирового кризиса, и заканчивая завершением беспроигрышной серии английского футбольного клуба «Тоттенхем». Я взглянул на часы:
— У, еханый бабай! Полтретьего! Ладно, Кирюх, ты как хочешь, а я спать. Тем более, — я указал на пустую бутылку. — и допинга нет.
— А тебе ведь завтра на работу? — полуутвердительно сказал Шнур.
— Ага. Ладно, давай. Я спать.
— Давай, я в зале расположусь, на диване.
Я прошел в свою комнату и, раздевшись, что называется, «на автомате», улегся на кровать. Голова заметно кружилась, и создавалось ощущение, что я падаю в какую-то глубокую бездну. Незаметно даже для самого себя я провалился в беспамятный крепкий сон.

А я думала - время лечит,
Время хорошее и плохое стирает;
Думала - никогда уж не встречу -
И вдруг меня так разбирает!

Ну посмейся, поплачь - пройдет,
У меня ведь тоже проходит...
Огромная перемена нас ждет? -
Ты веришь? Я - нет! Все уходит..

И все, что хочешь теперь сказать,
Бог свидетель, я все это знаю;
Я шептала все это, лишь только гроза
Собиралась - мятежно-святая.

Что у тебя в руках? Любовь? -
Так выбрось ее подальше -
Я вновь обрела тихий кров,
И я уж не та, что раньше.

О! Как я от всего устала!
Я тебе не отвечу даже, -
Не угрожай - я и так пропала,
У меня весь рассудок в саже.

И вообще я сейчас ухожу,
Собираю вещи в комочек,
Я тебе потом расскажу,
Как замерз той любви росточек.

Встретимся, когда время излечит,
Когда время сбежит куда-то...
Хватит! Что сердце калечить?
Ведь время не виновато...

Добавлено (07.04.2009, 20:47)
---------------------------------------------
мало того что художница оболденная так ещё и пишиш стихи!умница так дальше продолжай!